Избранные произведения в двух томах. Том 2 - Страница 36

К оглавлению

— Дедушку знаю.

— Кто ж твой дедушка?

— А вот!

Мальчик улыбнулся, оскалив ряд белых зубов, и показал пальцем на старика. Старик ласково ему усмехнулся.

— Давно ты его знаешь?

— Давно…

— Чем занимаешься?

Мальчик не понимал.

— Что делаешь?

— Все делаю, когда дрова есть — печку топлю, дедушке помогаю…

— Ваше звание? — обратился секретарь к старику.

Тот вынул из кармана засаленную бумагу и подал секретарю.

Василий Александрович прочел бумагу, пожал плечами и с осторожной брезгливостью положил ее перед почтенной председательницей. Та в свою очередь пожала плечами, потрясла седыми буклями и передала дальше. Осторожно, словно боясь чумной заразы, дотрогивались до этой бумаги ручки «милостивых государынь» и затем торопились сбыть, проводив ее вздохом или пожатием плеч.

— До чего дошел!

— Как пал!

— Ужасно!

Такие восклицания в виде шепота вырвались из груди многих «милостивых государынь».

— У вас есть рекомендация? — снова спросил секретарь.

— Нет.

Василий Александрович обвел собрание взором сожаления, что у него нет рекомендации.

«У него нет рекомендации!» — отвечали взгляды в ответ.

«У него нет рекомендации!» — безмолвно сказали все лица и личики.

— И вид у него скверный! — тихо шепнула председательница.

— Пьяница!.. — еще тише отвечал секретарь. — А мальчик, верно, взят напрокат!

Дело старика, видимо, было проиграно. Он это понял и вдруг стал угрюм.

— Так вы говорите, что у вас нет рекомендации?

— Никакой.

— Даже никакой? Это очень жаль! Судя по вашим бумагам (секретарь встает и брезгливо отдает назад бумагу), вы человек не без образования и поймете, следовательно, что цели нашего общества не позволяют удовлетворить вашей просьбе.

Старик слушал эту речь с каким-то угрюмым вниманием, но когда секретарь кончил, он опустил голову и как-то весь съежился. Глаза его спрятались в темных ямах, и из груди вылетел надтреснутый голос, произнесший тихо:

— Но ведь я не за себя… За мальчика!

— За мальчика? — переспросил секретарь и пошел на свое место.

Несколько секунд недоумения.

— Имеем ли мы право? — тихо шепчет секретарь.

— Имеем ли мы право? — также тихо шепчет почтенная председательница, строго покачивая буклями.

«Имеем ли мы право?» — спрашивают сами себя все «милостивые государыни».

— К сожалению, мы не имеем права! — решает сперва лицо секретаря, потом жест, а затем и тихий шепот.

— К сожалению, мы не имеем права! — говорит по-французски председательница.

«Мы не имеем права!» — отвечают лица «милостивых государынь», и все они обращают внимание на мальчика, помочь которому они не имеют права.

А мальчик глядит зоркими карими глазенками на блестящее собрание и — вообразите себе! — не только не ищет права разжалобить сердца «милостивых государынь», а, напротив, словно бы ищет права назваться самым невежливым, дерзким мальчуганом, когда-либо обращавшимся за помощью. Он весело смеется и шепчет что-то своему угрюмому товарищу, указывая пальцем прямо на лицо почтенной председательницы. Его заинтересовали седые букли, и он сообщает свои наблюдения вполголоса, нисколько не стесняясь местом, в котором он находится. Очевидно, четырнадцать градусов по Реомюру привели его в игривое настроение, и он, несмотря на знаки старого товарища, продолжает весело хихикать…

Эта веселость окончательно сгубила мальчика. «Милостивые государыни» находят, что перед ними испорченный мальчик. (Секретарь давно уже это нашел.) Они совершенно забывают, что у многих из них есть дети, и помнят только, что перед ними всклокоченный, грязный мальчишка, с бойкими глазенками между впалых щек и дерзким смехом.

— К сожалению… мы не имеем права помочь и мальчику!.. — говорит секретарь.

— Без рекомендации? — иронически подсказывает старик.

— Да-с! — резко заметил секретарь и, как бы говорит взглядом: «Можете теперь убираться если не к черту, то, во всяком случае, на улицу, где восемнадцать с половиной градусов мороза».

Старик резко дергает мальчугана за руку, делает несколько шагов, затем останавливается и говорит:

— Милостивые государыни!.. Я вас прошу (голос его становится глуше, и на испитом лице сказывается большое страдание)… я вас прошу… Помогите мальчику… У него нет пристанища. У него нет одежды… Помогите мальчику!

Все вдруг притихли. Всем вдруг стало как-то совестно. Притих и мальчик. Он не смеется, а испуганно смотрит на своего товарища. В его испуганном взгляде и страх и любовь.

— Дедушка, что с тобой?.. Что ты? — говорит он, заглядывая на него снизу…

Многие полезли в карманы. Девица с английской складкой и добрым сердцем давно сидела на своем кресле, точно на угольях. При последних словах она вскакивает с места, роняет кресло, конфузится, подходит к мальчику и сует ему маленькое портмоне.

Старик сперва ни слова не говорит, потом, будто спохватившись, шепчет:

— Будьте спокойны, сударыня… Его денег я не пропью… Будьте спокойны, сударыня!..

Он благодарит теплым, ласковым взглядом девицу и уходит из залы.

— Ваш адрес… адрес ваш! — конфузливо шепчет девица.

Но ответа нет. Старик уж скрылся.

Белокурая девица возвращается на свое кресло, краснея, как пион, с нависшими слезами на глазах. Все на нее смотрят, как на выскочку, и находят, что она очень «смешная».

После этого эпизода прошло несколько минут, пока заседание не пошло своим порядком. Опять ставились вопросы, разрешались и заносились в протоколы. В пять часов заседание было окончено. «Милостивые государыни» поболтали и разъехались.